Калинина В., 15 лет, Танченко Е., 15 лет, Гудкова Я., 15 лет
Я хочу рассказать о моём прадедушке, Трофимове Григории Георгиевиче, ветеране Великой Отечественной войны.
Ежегодно в России отмечается один из самых величайших праздников нашей страны – День Победы. На протяжении вот уже 69 лет мы чтим память погибших в Великой Отечественной Войне. События давно минувших лет по-прежнему будоражат наше сознание, ведь в России нет ни одной семьи, которую не затронула бы эта война. О тех роковых днях мы узнаем от наших родителей, бабушек и дедушек, учителей, из документальных и художественных фильмов.
В этом году на уроках истории мы говорили о Великой Отечественной войне, познакомились с ее крупнейшими сражениями: битва за Сталинград, Курск, Смоленск, Москву и многие другие. Но самое большое впечатление на нас произвела блокада Ленинграда, где на протяжении 900 дней и ночей люди, находясь без еды и воды, удерживали натиск фашистских войск. Даже представить страшно, правда?
Но есть еще кое-что: время. Оно безжалостно по отношению к прошлому, и поэтому рано или поздно мы начинаем забывать даты, события, людей, подвиги, сами того не замечая. Пройдет еще несколько лет, и на параде едва ли встретишь ветерана, а наши дети и внуки будут узнавать об этой войне из школьного курса истории, узнавая о подвигах фронтовиков по книгам. Мы считаем, что необходимо оставить в сердцах людей как можно больше воспоминаний, чтобы последующие поколения не только знали, что Великая Отечественная война одна из самых масштабных и кровопролитных в нашей истории, но и чувствовали себя сопричастными к этому героическому событию.
Именно с этой идеи и началась наша работа над данным проектом. Вместе с нашим классным руководителем мы отправились в г. Люберцы, где и познакомились с Людмилой Александровной Цыкиной – удивительным человеком, прошедшим всю войну, пережившим страшную, голодную блокаду Ленинграда, работавшим в госпиталях, помогая раненым с фронта.
Людмила Александровна Цыкина - участница Великой Отечественной войны, вдова Героя Советского Союза лётчика-истребителя Михаила Дмитриевича Цыкина (31.08.1922 - 29.05.1993).
Ее рассказ нас поразил на столько, что мы сидели, открыв рот, жадно впитывая в себя каждое слово.
- Я родилась на улице Марата дом 76. Шикарный дом Коровина. На третьем этаже парадная - большая, высокие потолки. Красивый город, прекрасный. Эта улица очень красивая. По ней тихо бегал трамвай. Около трамвайных путей всегда были красивые такие кусточки. И вот в блокаду Ленинграда, по весне, все эти кусты были «облизаны». Кто мог ходить, выходили на улицу и рвали эти листочки, варили суп. Маслица еще бы немного. Блокада началась рано. Немцы объявили войну, стали строчить… и артиллерия.
-Сколько Вам было лет, когда началась война?
-Когда началась война, мне шел 17-й год. В 10 класс я всё же пошла, но проходила недолго, а мальчишек уже тогда забрали на фронт. Вот, бывало, соберемся мы на урок, холодно, руки мерзнут.
Химик наш пожилой только и спрашивал: «Как вы себя чувствуете? А что вы сегодня ели?» Никакой химии. Во внеурочное время нам приходилось дежурить на крышах жилых домов. Когда видели, что сверху летят фугасные бомбы или зажигалки, засыпали их песком. Ночью разносили повестки тем, кого на фронт призвали. Грузили хлеб на фронт. На хлебозавод ездили, и вот когда началась блокада, я маме-то говорила, что, мол, нам иногда предлагали остатки. А мы отказывались, стеснительные, да зеленые. Солдаты как же без хлеба-то? Нельзя. Кушать хочется, а ты облизнешься, да откажешься. Вот так вот.
-А Вы тогда уже знали, чем хотите заниматься?
-Нет, девоньки, в те годы мы об этом не думали. Жили в коммуналке, работали. А как иначе? Потом я решила, что надо куда-то отправляться. Сначала пошла санитаркой, опыта не было никакого, а работы много: раненые, контуженные, всякие. А мы их поддерживать старались, пели.
По карточке нам выдавали 125 грамм хлеба, но иногда, по праздникам, доставалось даже по маленькому кусочку шоколада, который был съеден сразу же. Всегда приходилось где-то что-то искать покушать. Мама постоянно хотела есть, и я шла на поиски булочной, где давали хлеб по карточкам на 4-5 дней вперед. Главное для меня, конечно, была мама. Отец у меня был на фронте, а сестру положили в госпиталь. У нее была дистрофия.
Раньше вообще скорая помощь очень хорошо работала. Один звонок и машина через несколько минут была у подъезда, если какая помощь нужна. Однажды я пришла домой, а маме стало плохо ( нее тоже была дистрофия). Я тоже ходила тощая. Среди вас, такой как я нет. Кости и кожа. И вот я вызвала скорую, она приехала, осмотрела мою маму, и врачи сказали: «А мы ее не возьмём. Она уже умерла». Я, конечно, в слезы. Но вот скорая уехала, а я осталась одна. Спала с мамой на кровати до тех пор, пока на нее документы не оформили. Правило такое было, когда человек умирал, карточки надо было сдать, а ими можно еще целый месяц пользоваться, если они в начале месяца выданы были, поэтому к нам в нашу шикарную парадную подкидывали покойников, чтобы не сдавать карточки. Бывает, выходишь ранним утром на работу в госпиталь, а на первом этаже парадной «штабелями» лежат покойники...
Утром всех умерших собирали и свозили на территорию ипподрома, откуда уже везли хоронить на Пискарёвское кладбище. Мне в госпитале дали пол- буханки хлеба, чтобы я нашла кого-то маму в церковь отвезти, да я пока шла домой хлеб то весь и съела. А у нас недалеко от дома был ипподром, там я нашла телегу и притащила ее к подъезду и с 3 этажа сама на своих хрупеньких плечах спустила маму и повезла в церковь. Первый раз я была в церкви, холод страшный. Вот туда и сдавали покойников. Сейчас она на Пискаревском кладбище. Вот так я похоронила маму.
Теперь я была в комнате одна. Двери мы не закрывали в комнату, никого не боялись, ни немцев, ни своих. Моя сестра уже лежала в больнице для выздоравливающих, а я все беспокоилась, чтобы она сразу пришла и не умерла от горя, потому что придет и спросит про маму. А что я ей скажу? Вот она пришла, спросила, я сказала, что она вышла. И все. Больше она меня ни о чем не спрашивала.
42-й год прошел. В 43-ем госпиталь эвакуировался, мы переезжали в Кантемировку на Воронежский фронт. Все имущество госпитальное мы сами грузили. А ехать надо было по Ладожскому озеру. Мороз страшный. Бомбежка. Сколько там людей погибло, машин?! Мы удачно проехали Ладожское озеро. Нас хорошо встретили: ребята нам в землянках соломы наложили и сами их отапливали, кормили нас, но много есть не давали. Потом нас перевезли к поезду, переезжал госпиталь.
Прибыли мы в Румынию, в г. Руманежд. Но прежде чем туда поехать с нами такую работу провели: никуда не сворачивать, никуда не заглядывать, ни с кем не разговаривать. Дисциплина! Здесь я впервые увидела море. Помню, подходим к водичке, а там - дельфины. Ужасно мы испугались, деру дали. Все думали, что нас сейчас схватят. Все, слава Богу, обошлось. Вот только потом снова по вагонам «по штучно», как неживых, расфасовали. Вскоре прибыли в Болгарию. Всё в Болгарии хорошо, ничего не скажешь – курорт. Хорошо - нехорошо, а дома, в России, лучше всего.
Госпиталь располагался рядом с источниками, в которых была целебная вода. Много раненых было. А у нас сверхзадача: всех быстро вылечить и отправить обратно, на фронт. Мы всех на 100 процентов обслуживали. Здесь я всему научилась.
Из Болгарии в Венгрию отправились, в город Байя. Был уже 1944 год. Остановились мы в школе. Говорить ни с кем нельзя, да и времени не было. Работали день и ночь: санитарных поездов много очень было. Позже «команда выздоравливающих» нам помогала немного. На носилках несешь раненого аккуратно и думаешь, не уронить бы только.
Так и подошел конец войны. А там уже большие плакаты, по-венгерски написанные, висели, тогда мы поняли только одно слово – «капитулировали». Так все сразу подумали, что конец войны. Я дежурила, когда узнали, что война закончилась… Это действительно была радость «со слезами на глазах». На тот момент все думали не столько о победе, сколько о том, как отыскать своих родных. Все мечтали поскорее вернуться домой. И я очень хотела домой! Но наш госпиталь переименовали в санаторий и отправили в Болгарию, где много термальных источников, где я и познакомилась со своим будущим мужем Михаилом Александровичем. Рядом с санаторием дом офицеров был, там и повстречали мы друг друга. Красивый он у меня был, статный, славный летчик. Во время войны 15 самолётов немецких сбил, а может и больше, не помню. Но «Героя Советского Союза» получил. Вскоре нас направили в Туркмению, в город Красноводск. Я за глаза его называла «Муховодском».
Вот такие мухи там были (для сравнения Людмила Александровна указывает на ноготь большого пальца). В гарнизоне мы спали на небольшой кровати. Вдвоём спать было тесно, но зато с любимым человеком. Занавески в комнату я сшила сама – из марли. Но когда мы пошили себе матрас из натуральной верблюжьей шерсти... счастливее нас не было на свете. Поднакопив денег, мы смогли купить себе шёлковое одеяло.
Потом вместе с мужем нас направили в Азербайджан, в Баку. Оттуда полковник Е.Я. Савицкий пригасил нас уже в Люберцы на военный аэродром.
- А почему Вы не вернулись в Ленинград?
- После войны комната осталась сестре, а я должна была быть рядом с мужем! Хотя не скрою, по Ленинграду я скучаю и сейчас.